– Да, сэр, однако…

– Что значит «однако»?

– Но, сэр…

– Валяйте, Дживс. Я готов вас выслушать, более того, с нетерпением жду, что вы скажете.

– Видите ли, сэр, если бы я взял на себя смелость напомнить вам, что в прошлом ваши планы не всегда оказывались одинаково успешными…

Наступило напряженное молчание, во время которого я с подчеркнутой неторопливостью надел жилет, аккуратно поправил пряжку на спине и только тогда заговорил.

– Вы правы, Дживс, – холодно проговорил я, – в прошлом, возможно, я раз-другой попадал впросак. Однако я отношу эти провалы исключительно на счет невезения.

– В самом деле, сэр?

– Что касается данного случая, то здесь неудача исключается, и я вам объясню почему. Дело в том, что мой план основан на знании человеческой природы.

– В самом деле, сэр?

– Он элементарно прост. Никаких выкрутасов. И, более того, он учитывает психологию личности.

– В самом деле, сэр?

– Дживс, – сказал я, – ну что вы заладили это ваше: «В самом деле, сэр?» Не сомневаюсь, что вы не намерены выразить ничего, кроме заинтересованности, однако ваша привычка проглатывать первое слово и делать ударение на втором приводит к тому, что мне каждый раз слышится: «Обалдели, сэр?» Возьмите это на заметку, Дживс.

– Хорошо, сэр.

– Итак, повторяю, у меня все схвачено. Хотите знать, какие шаги я предпринял?

– Я весь внимание, сэр.

– Тогда слушайте. Я посоветовал Таппи отказаться сегодня вечером от обеда.

– Сэр?

– Полно, Дживс! Вы прекрасно понимаете, о чем речь, хотя вам самому никогда бы до этого не додуматься. Вы ведь помните мою телеграмму Гасси Финк-Ноттлу, где я предписывал ему отказаться от сосисок и ветчины? Здесь то же самое. Отодвигать блюда, не попробовав ни кусочка, – во всем мире это считается верным признаком того, что человек умирает от любви. Действует безотказно. Теперь вам понятно?

– Видите ли, сэр…

Я нахмурился.

– Дживс, пусть вам не покажется, будто я постоянно подвергаю критике вашу манеру выражать свои мысли, – сказал я, – однако должен довести до вашего сведения, что выражение «Видите ли, сэр…» со всех точек зрения почти столь же неприятно, как и «В самом деле, сэр?». Оно тоже изрядно отдает скепсисом. В нем сквозит неверие в мою проницательность. Услышишь раз-другой это ваше «Видите ли, сэр…», и складывается впечатление, будто все, что я говорю, с вашей точки зрения, не более чем бред сумасшедшего, и если бы не старый добрый феодальный дух, который вас сдерживает, вы, наверное, вместо «Видите ли, сэр…» говорили бы «А идите-ка вы, сэр…».

– О нет, сэр.

– Но звучит именно так. Почему вы считаете, что мой план провалится?

– Боюсь, мисс Анджела сочтет, что мистер Глоссоп воздерживается от пищи по причине расстройства пищеварения, сэр.

Признаться, я упустил из виду подобную возможность и в первый момент дрогнул. Однако мне удалось быстро овладеть собой. Я понял, откуда ветер дует. Уязвленный сознанием собственной беспомощности, Дживс попросту пытается сорвать мой блестящий план. Я решил сразу же сбить с него спесь.

– Да? Вы полагаете? – сказал я. – Ладно, оставим эту тему, я хочу обратить ваше внимание, что вы мне подали совсем не тот пиджак. Будьте столь добры, Дживс, – продолжал я, указывая на вечерний пиджак, – или смокинг, как мы его называли на Лазурном берегу, – висящий на вешалке на ручке гардероба, – засуньте это черное страшилище в чулан и принесите мой белый клубный пиджак с золотыми пуговицами.

Дживс многозначительно на меня посмотрел. В том смысле, что его взгляд был полон уважения, и все же глаза у него дерзко блеснули, а по лицу скользнула затаенная улыбка. В то же время он негромко кашлянул.

– Весьма сожалею, сэр, но я ненароком забыл упаковать упомянутый вами предмет одежды.

Мысленным взором я увидел бумажный пакет, лежащий в холле, и лукаво ему подмигнул. Кажется, я даже промурлыкал себе под нос такт-другой. Впрочем, не уверен.

– Знаю, что забыли, Дживс, – сказал я и усмехнулся, устало опуская веки и стряхивая пылинку с безукоризненных манжет брабантского кружева. – Зато я не забыл. Бумажный пакет с пиджаком лежит на стуле в холле.

Известие о том, что его коварные уловки не удались и что упомянутый предмет числится в списочном составе, должно быть, потрясло Дживса, но в его тонко очерченном лице не дрогнул ни один мускул. Признаться, игра чувств редко отражается у Дживса на лице. Попадая в неловкое положение, он, как я уже говорил Таппи, надевает на себя маску и становится похож на чучело американского лося, такой же безразличный и напыщенный.

– Не могли бы вы спуститься в холл и принести пакет?

– Очень хорошо, сэр.

– Вперед, Дживс!

И вот я уже не спеша направляюсь в гостиную, с удовольствием ощущая, как любимый белый пиджак уютно облегает мне плечи.

В гостиной я застал тетю Далию, она бросила в мою сторону внимательный взгляд.

– Привет, чучело, – сказала она. – На кого ты похож? Ну и вырядился!

Я не понял, на что она намекает.

– Это вы про пиджак? – с удивлением осведомился я.

– Ну да. Точь-в-точь хорист из провинциального мюзик-холла.

– Вам не нравится пиджак?

– Конечно, нет.

– Но в Каннах нравился.

– Здесь не Канны.

– Но, черт подери…

– Да нет, пожалуйста. Если хочешь насмешить моего дворецкого, о чем речь. Впрочем, все это не имеет значения. Теперь ничто уже не имеет значения.

«Смерть, где твое спасительное жало! [10] » – вот что мне послышалось в тоне, каким были сказаны эти слова. Тетушкино настроение неприятно меня поразило. Не часто мне удается так классно обставить Дживса, я торжествовал победу, и мне хотелось видеть вокруг веселые, улыбающиеся лица.

– Тетя Далия, держите хвост пистолетом! – жизнерадостно вскричал я.

– К черту хвост вместе с пистолетом, – мрачно сказала она. – Я только что говорила с Томом.

– И все ему рассказали?

– Нет, это он мне рассказывал. У меня пока язык не повернулся.

– Возмущался подоходными налогами?

– Не то слово. Говорит, что цивилизация катится в пропасть, и все мыслящие люди уже могут прочесть начертанные на стене письмена.

– На какой стене?

– Вспомни Ветхий Завет, осел. Валтасаров пир [11] .

– Ах да, конечно. Меня всегда интересовало, как они проделали такую штуку? Наверное, с помощью системы зеркал.

– Вот бы мне такую систему. Чтобы Том сам как-нибудь догадался о моем проигрыше.

У меня были в запасе слова утешения для тетушки Далии. После нашей с ней последней беседы я все время ломал себе голову и наконец понял, как ей выкрутиться. Ее ошибка, на мой взгляд, состояла в том, что она хочет все рассказать дядюшке Тому. А по-моему, ей следует спокойно хранить молчание.

– Не понимаю, зачем вам нужно заводить разговор о вашем проигрыше в баккара.

– А что ты предлагаешь? Пусть «Будуар знатной дамы» катится в пропасть вместе со всей цивилизацией? Этим и кончится, если на следующей неделе не получу от Тома чек. В типографии и так уже несколько месяцев мною недовольны.

– Послушайте, тетя Далия, вы меня не поняли. Дядюшка Том, ясное дело, оплачивает счета вашего «Будуара». Если этот ваш журнальчик два года не может стать на ноги, дядюшка за это время, должно быть, уже привык выкладывать денежки. Вот и попросите у него денег для типографии.

– Просила. Как раз перед отъездом в Канны.

– И он отказал?

– Ну что ты. Нет, конечно. Был щедр, как истинный джентльмен. Именно эти деньги я и спустила в казино.

– Да ну? Я не знал.

– Много ли ты вообще знаешь.

Из любви к тетушке я пропустил эту колкость мимо ушей.

– Уф! – сказал я.

– Что ты сказал?

– Я сказал: «Уф!»

– Еще раз скажешь, и я тебя отшлепаю. Нечего тут пыхтеть. У меня и без того забот хватает.

– В самом деле.

– Право говорить «уф» оставляю за собой. То же относится и к цоканью языком, учти это.