Когда пыль осела и с потолка перестала сыпаться штукатурка, Гасси продолжал:

– Тот, кто говорит, что мир не прекрасен, сам не знает, что мелет. Когда я сегодня ехал сюда в автомобиле вручать призы, я был невольно вынужден хорошенько пропесочить старину Тома Траверса, джентльмена, у которого я гощу. Вот он тут сидит во втором ряду рядом с представительной дамой в бежевом.

Для наглядности Гасси ткнул указующим перстом, и сотня с лишним обитателей Маркет-Снодсбери вытянули шеи и уставились на покрасневшего как рак дядю Тома.

– Уж я его отделал, будьте уверены. Представляете, он заявил, что мир катится в пропасть. «Не мелите вздор, старина», – сказал я ему. «Я никогда не мелю вздора», – отвечает он. «Однако для начинающего у вас это здорово получается», – говорю я. Думаю, вы со мной согласитесь, мальчики, и леди, и джентльмены, вправил я ему мозги.

Аудитория радостно согласилась и горячо поддержала оратора. Из зала снова закричали: «Браво! Браво!» – а мой булочник принялся яростно колотить в пол своей увесистой тростью.

– Ну вот, мальчики, – проговорил Гасси с противной самодовольной ухмылкой и одернул манжеты. – Вот и наступил конец летнего семестра, и многие из вас, без сомнения, покинут школу. И я вас не обвиняю, потому что невооруженным глазом видно: скука тут у вас смертная. А впереди вас ждет огромный мир. Скоро многие из вас пойдут гулять по Бродвею. Хочу, чтобы вы зарубили себе на носу: как бы ни досаждали вам аденоиды, упаси вас бог стать пессимистами, которые мелют вздор, как старина Том Траверс. Посмотрите, вот он во втором ряду, с багровой физиономией.

Гасси умолк, чтобы дать возможность желающим еще раз взглянуть на дядю Тома и освежить в памяти его образ, а я, ощущая некоторую растерянность, невольно задумался вот о чем. Не первый год общаясь с завсегдатаями «Трутней», я успел хорошо изучить, как по-разному влияет на людей чрезмерная доза сока Иппокрены [31] , но еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь распоясался так, как Гасси.

С нокаутирующей раскованностью он откалывал такие номера, что, по-моему, переплюнул самого Барми Фотерингея-Фиппса, блиставшего в канун Нового года.

Позже мы с Дживсом обсуждали выходки Гасси, и Дживс объяснил, что тут весь фокус в торможении и в подавлении эго, если я ничего не перепутал. Насколько я понял, он хотел сказать, что в течение пяти лет строгого уединения среди тритонов в Гасси копился весь тот идиотизм, который должен был бы в эти годы понемногу растрачиваться, и вот теперь он, идиотизм, в одночасье выплеснулся наподобие девятого вала или приливной волны, как вам больше нравится.

Видимо, так оно и случилось. Обычно Дживс знает, что говорит.

Как бы то ни было, я радовался, что у меня хватило ума не сесть во втором ряду. Возможно, я нанес некоторый урон престижу Вустеров, затесавшись в среду пролетариев, стоявших в задних рядах, но по крайней мере чувствовал, что нахожусь вне опасности. Гасси так разошелся, что если бы увидел меня, то мог бы, наплевав на нашу старую школьную дружбу, отпустить на мой счет какую-нибудь подлую шуточку.

– Чего я не выношу, так это пессимизма, – разглагольствовал Гасси. – Мальчики, будьте оптимистами. Вы все знаете разницу между оптимистом и пессимистом. Оптимист – это человек, который… Впрочем, возьмем двух ирландцев, гуляющих по Бродвею. Один оптимист, другой пессимист, так же, как один Пэт, другой Майк… Смотрите-ка, Берти! Привет, не знал, что ты здесь.

Я хотел спрятаться за булочника, но обнаружил, что его и след простыл. Наверное, вдруг вспомнил, что его ждут приятели, а может, обещал жене вернуться домой к чаю. Короче говоря, пока я зевал по сторонам, он слинял, оставив меня без прикрытия.

Между мной и Гасси, который самым оскорбительным образом тыкал в мою сторону пальцем, зияло пустое пространство, все повернули головы и с любопытством уставились на меня.

– Вот перед вами наглядный пример, – обрадованно заорал Гасси, продолжая тыкать пальцем, – того, о чем я говорил. Мальчики, леди и джентльмены, внимательно посмотрите на этого типа, он стоит там, позади: визитка, брюки, все с иголочки, респектабельный серый галстук, гвоздика в петлице – ошибиться невозможно. Это Берти Вустер, самый гнусный пессимист из всех, кого я знаю. Говорю вам, я презираю этого типа. А почему я его презираю? Я вам скажу, мальчики, и леди, и джентльмены. Потому что он пессимист. У него психология капитулянта. Когда я ему сообщил, что намерен сегодня выступить перед вами, он пытался меня отговорить. Вы знаете, почему он пытался меня отговорить? Потому, сказал он, что брюки у меня на заду непременно лопнут.

Зал взорвался бурными аплодисментами. Тема лопнувших брюк нашла живой отклик в простодушных сердцах юных воспитанников классической школы. Мальчики, сидевшие в последнем ряду, покраснели, начали перешептываться, и один из них, малыш с веснушками на лице, попросил у меня автограф.

– Позвольте мне, мальчики, леди и джентльмены, рассказать вам одну историю о Берти Вустере.

Вустеры могут многое вынести, но не потерпят, чтобы их имя сделали предметом публичного обсуждения. Я начал потихоньку просачиваться к двери, когда понял, что бородач все-таки решил положить конец затянувшемуся выступлению многоуважаемого мистера Финк-Ноттла.

Почему он не сделал этого раньше, для меня загадка. Видимо, был в шоке. И, разумеется, если оратор увлек слушателей, как Гасси, чертовски трудно вмешаться и остановить его. Однако перспектива выслушать еще один анекдот в Гассином исполнении заставила бородатого пустить в ход всю свою изобретательность. Вскочив с места не менее стремительно, чем я со скамьи, когда увидел Таппи, вылезающего из кустов, бородач бросился к столу, схватил книгу, устремился к оратору и тронул его за руку.

Гасси круто обернулся, увидел упитанного бородатого молодчика с увесистой книгой в руке и, видимо, решив, что тот собирается его поколотить, отпрянул в сторону и занял оборонительную позицию.

– Время идет, мистер Финк-Ноттл, и, я думаю, нам следует…

– Ах да, – сказал Гасси с облегчением. – Призы. О да, конечно. Да-да. Самое время. Приступим. Что там?

– Правописание и орфография. П. К. Первис, – объявил бородач.

– Правописание и орфография. П. К. Первис, – повторил Гасси укоризненным тоном, будто делал П. К. Первису выговор. – П. К. Первис, на выход.

Теперь, когда бесчинствам Гасси положили конец, мне показалось, что уже нет необходимости в стратегическом отступлении, которое я планировал. Мне совсем не хотелось уходить, коль скоро обстоятельства меня к тому не вынуждали. Как я и предсказал в разговоре с Дживсом, зрелище было сногсшибательное. Приемы Гасси действовали на публику безотказно, он приковывал к себе всеобщее внимание, если, конечно, не допускал личных выпадов. Итак, я решил остаться и вскоре услышал мелодичное поскрипывание ботинок – это П. К. Первис карабкался на сцену.

Чемпион по правописанию и орфографии был розовощекий, рыжий малыш трех с половиной футов ростом в новых, со скрипом башмаках. Гасси погладил его по головке. Кажется, он с первого взгляда проникся к ребенку симпатией.

– Вас зовут П. К. Первис?

– Сэр, да, сэр.

– Мир прекрасен, П. К. Первис.

– Сэр, да, сэр.

– А, значит, вы уже успели это заметить? Правильно. Вы случайно не женаты?

– Сэр, нет, сэр.

– Женитесь, П. К. Первис, – настоятельно посоветовал Гасси. – Только женившись, человек начинает… Впрочем, вот ваша книга. Судя по названию, ужасная чепуха, но уж какая есть. Вот, держите.

П. К. Первис заскрипел прочь, сопровождаемый жидкими аплодисментами, однако нельзя было не заметить, что вслед за ними наступила напряженная тишина, которая неоспоримо свидетельствовала о зреющем в преподавательских кругах Маркет-Снодсбери новом настроении. Родители начали переглядываться. У бородатого физиономию перекосило, будто он проглотил тухлую устрицу. У тети Далии был такой вид, который яснее всяких слов говорил, что у нее исчезли последние сомнения и она вынесла приговор. Я видел, как она что-то шепнула дурехе Бассет, которая сидела справа от нее. Девица кивнула с печальным видом и стала похожа на фею, которая вот-вот прольет слезинку, чтобы зажечь на Млечном Пути еще одну звездочку.